Геннадий Прашкевич - Земля навылет[litres]
«Если вы меня уроните, Рупрехт, я погибла».
«Я знаю». Он меня ни разу не уронил, но я чувствовала, что погибла.
ДОКТОР МИКРОБУС
Запрещающие голограммы всплывали как зеленые пузыри. Два контейнера смоллет. Официально доктор Макробер еще ни для кого не определил своего места в мировом пространстве, поэтому войсеры искали его и на Земле, и на Лунной базе, и на Марсе. Но он пока не собирался определять свое место.
14.40…
14.51…
15.02…
15.13…
15.24…
15.35…
Загадочное смещение.
И сон — всегда одной длительности.
Впрочем, в атриуме все выглядело по-прежнему. Те же полированные стены. Алое кресло. Панели голографических разверток. «Хотите яблоко?» — «Я не люблю яблоки». — «Хотите, я прикажу Мику обращаться к вам, как к папе?» Ира Летчик явно ждала вопроса: «А как Мик обращается к папе?»
Но он не спросил.
«Вы ведь не позволите китайцам взорвать Делянку Сеятеля?»
«Один человек такие вопросы не решает». Доктор Макробер кивал. Девочка повторяла их вчерашний разговор. «Вы ведь любите все эти доисторические напитки?» — «От тебя ничего не утаишь». Если лиценциатка забыла вчерашний день, почему разговор крутится все в той же плоскости, почему возникают те же самые слова? «Наверное, вы путешествуете в последний раз. Больше таких шансов не будет. Если вы запретите взрыв, китайцы точно выставят вас на землю, и уж на этот раз куда-нибудь дальше Дарджилинга».
2.
Аскрийские ледники… Атмосфера Марса… Делянка Сеятеля… Появление сразу восьми лиценциатов в районе Аскрийских ледников, уже подготовленных к взрыву, конечно, насторожило китайскую сторону. Но доктора Макробера интересовало другое.
«Мак, чем занята сейчас Ира Летчик?»
«Сладкий послеобеденный сон».
«Мы можем войти в атриум?»
«Когда лиценциатка проснется».
«А сейчас?»
«Атриум заперт изнутри».
«Зачем девочке запираться?»
«Личный приказ Ивена Летчика».
Доктор Макробер внимательно изучил развернутую роботом голограмму.
Запреты на вход касались только атриума и машинных отделений. Видимо, девочку нельзя тревожить во сне. Стало ясно, почему на станции нет духов. Для них титановые стены не препятствие.
«Проводишь меня в оранжерею, Вергилий».
«Должен ли я теперь откликаться на новое имя?»
Доктор Макробер не ответил. Отвечать на вопросы роботов себе дороже.
В оранжерее оказалось душно и влажно. Палая листва и колючие, почти фиолетовые кусты заполняли все видимое пространство — вокруг и над головой. Гигантская сфера оранжереи была сердцем станции. «Модифицированный тростник, выведенный специально для марсианских плантаций». Но кое-где росли знакомые кусты, а на обочинах голубели незабудки, даже белели на темных обломках камня седые лепешки сухих лишайников.
Раздвинув ветки, доктор Макробер шагнул в полумрак.
Нога не встретила опоры. Вскрик и ужас падения. И печаль, темная печаль небытия. Потревоженные кусты еще раскачивались, крестообразные листья крошечными парашютиками падали в шахту, но доктор Макробер снова стоял на краю шахты. Мышцы сводило от напряжения. Но отступать он не хотел. Массивная резервная дверь откликнулась на приказ, и робот Мак гостеприимно пропустил доктора Макробера на узкий балкончик.
Ушибленный локоть ныл.
Сто метров падения — две миллисекунды ужаса.
Нежные алые отсветы, как языки огня, всплывали из глубины атриума. Локоть ныл, рубашку придется выбросить — грязные пятна, может, кровь. «Орбитальную станцию Хубу строили китайцы, Мак?» Нет смысла чистить рубашку. «Спасибо, что интересуетесь такими вопросами, доктор Микробус». К счастью, запас рубашек не конечен. «Не впадай в патетику, Мак. Зачем вокруг атриума расположены открытые шахты?» — «Станция Хубу планировалась как контрольная». Голос Маку ставил мастер. «У китайской диаспоры, — бормотал Мак вкрадчиво, — величественные цели: вернуть утерянную планетой атмосферу, заполнить водой доисторические русла, засеять равнины синиями. Марс единственная планета, кроме Земли, на которой можно жить. Луна не имеет нужной массы, гулять по ней в сапогах со свинцовыми подошвами не станут даже китайцы. Меркурий с одной стороны оплавлен Солнцем, с другой — подморожен абсолютными температурами. Венеру заливают потоки агрессивных кислот, у газовых гигантов нет твердых поверхностей. Китайцы поставили на Марс, — вдохновенно объяснял Мак, — и выиграли. Ось планеты наклонена под углом 24,935 градуса к плоскости орбиты вращения вокруг Солнца. Период вращения — 24 часа 39 минут 36 секунд. Почти как у Земли. Четыре климатических сезона. Из-за эллиптической орбиты лето в северном полушарии продолжается сто семьдесят семь марсианских суток, а в южном короче чуть ли не на месяц, но будущая атмосфера смягчит все контрасты…»
Локоть ныл.
Рубашка безнадежно испорчена.
Достигнув дна шахты, доктор Макробер мгновенно оказался наверху, будто его отбросило назад во времени. Я счастлив, как мытый слон. Как тогда в Дарджилинге, когда до меня дошел замысел Сеятеля. Смоллеты… Именно смоллеты… Кристаллические капельки и пирамидки… Взрыв в Центре исследований уничтожил весь запас смол-лет, но теперь это не имеет значения… Пусть долю секунды, но мы видели, как выжженная взрывом «полость Глухого» поглотила выросший перед нами огненный куст. Ни в доменной печи, ни в сполохах северного сияния не возникают узоры, столь причудливые и прихотливые, как те, что встали над местом бесшумного взрыва. Ужасный и прекрасный огненный куст. Миллионы огненных отростков. Они раскачивались, дышали, меняли форму и цвет. Никаких отдельных деталей — мы ж не говорим о температуре отдельных молекул.
«Они живые?» «Спроси Сеятеля». Кажется, Глухой понял.
Сейчас, глянув с балкончика, я тоже, наверное, что-то пойму. «У тебя хорошая оптика, Мак?»
«Спасибо, что заботитесь обо мне, доктор Микробус».
«Я не забочусь, Мак. Я злюсь. Где девочка?»
«Она спит, доктор Микробус».
«Но в кресле ее нет!»
«С этим не поспоришь».
«И вход в атриум заперт изнутри!»
«С этим тоже спорить бессмысленно».
«Где же наша девочка, Мак?»
«Полагаю, во сне».
ДОМЕН ЛИЦЕНЦИАТОВ
(как мы зажигали летом)
О ПУШКИНЕ
Много Пушкин подарил
нам произведений.
Как ударник, он творил
в день по сто творений.
В пламенном порыве
гениальный дядя
сочинял красиво,
но вперед не глядя.
Ведь смутило б гения,
если б знал заранее:
что одним — творения,
то другим — задания!
Костя
В метановых тучах, приткнувшихся к склонам Олимпа, сверкали молнии. Иркины напоминания так же появлялись и исчезали в моем сознании. «Ты так не умеешь», — сказал я попугаю. Он обрадовался: «Вот ловко!» Страшные белые ответвления трепетали над рыжими склонами, черный ровер замедлил ход, потом остановился. «Жри, котик, пирожок». Я оглянулся на Цикаду. «Что? Что?» — закричала она.
